Скоро на первой стене, напротив Посвященного, появился Па-Кур и проделал те же самые манипуляции. Этим вечером совершился обмен уполномоченными и были выработаны условия сдачи. К утру основные пункты соглашения стали известны в лагере, и Ар фактически уже пал.
Сделка, в основном, касалась безопасности самих Посвященных и предотвращения полного разграбления города, насколько это было возможно. Согласно первому условию, Па-Кур полностью амнистирует их и защитит их храмы. Это типично для Посвященных. Они одни на Горе провозгласили себя бессмертными, благодаря особым обрядам, запрещенных для непосвященных, и все же они – самые глупые из горийцев.
Па-Кур охотно подписал этот пункт. Убийство Посвященного рассматривалось как дурной знак и, кроме того, они могли быть полезны при управлении городом. Убары всегда использовали Посвященных как инструмент, и умнейшие из них утверждали, что социальная функция Посвященных – поддерживать в каждой касте удовлетворение своим жребием. Второй пункт гласил, что в городе может быть оставлен гарнизон не более чем в 10 000 отборных солдат, и основная часть орды войдет в город безоружной. Кроме того, Посвященные выдвинули множество мелких условий, в основном касающихся продовольствия и защиты торговцев и крестьян.
Па-Кур со своей стороны потребовал обычный выкуп, полагающийся победителю на Горе. Население должно быть полностью разоружено. Ношение оружия является преступлением. Офицеры и их семьи должны быть заколоты, и вообще должен быть казнен каждый десятый горожанин. Тысяча самых красивых женщин Ара будут переданы Па-Куру как рабыни для распределения между его приспешниками. Из остальных свободных женщин, здоровых и привлекательных, каждая третья будет продана на улице Клейм в пользу Па-Кура. Семь тысяч юношей пополнят ряды рабов, поредевшие во время осады. Дети до двенадцати лет будут распределены между свободными городами. Рабы же станут собственностью первого воина, сменившего их ошейник.
С рассветом, под грохот барабанов, из лагеря через мост в сторону ворот двинулась процессия. Ворота начали медленно открываться. Об этом скорбел лишь я да, может быть, Минтар. Па-Кур был впереди гарнизона из 10 000 солдат, ревущих марш. Наконечники копий блестели. Па-Кур ехал на редкой красоты черном тарларионе. Животное, украшенное драгоценными камнями, двигалось четким церемониальным шагом. Но тут, к моему удивлению, процессия остановилась и восемь убийц вынесли вперед паланкин.
Он был опущен подле тарлариона Па-Кура. Из него медленно появилась девушка с непокрытой головой. Мое сердце вздрогнуло – это была Талена, но без регалий убара, как девушка в клетке. Она была босиком, одетая только в белую мантию. Руки были почему-то скованы золотыми наручниками. Па-Кур взял в руки золотую цепь и пристегнул ее одним концом к своему седлу, а другой конец золотой цепи к наручникам Талены. Барабаны вновь загремели, и Талена медленно и с достоинством двинулась позади своего хозяина Па-Кура, Владыки Убийц.
Видимо, изумление было написано на моем лице, так как один из всадников сказал мне:
– Одним из условий является казнь Талены, дочери Марленуса, убара Ара.
– Но почему? – спросил я, – ведь она должна была стать супругой Па-Кура?
– Когда Марленус пал, – ответил воин, – Посвященные решили заколоть всю его семью. Чтобы спасти лицо в глазах жителей Ара, они потребовали, чтобы Па-Кур выполнил их приговор.
– И он согласился?
– Конечно. Разве важно, каким ключом открыть ворота Ара?
У меня закружилась голова и я попятился, продираясь сквозь ряды солдат, наблюдающих за процессией. Я мчался по опустевшим улицам лагеря, пока не очутился на стоянке Минтара, ворвался в палатку Казрака и рухнул, плача, на циновку.
Но вскоре мне удалось взять себя в руки, и я смог рассуждать. Шок от вида моей любимой, осужденной на гибель, был слишком велик. Воину Гора не подобало так переживать.
И тот, кто поднялся с циновки и надел шлем и одежды Касты Убийц, был воином Гора. Я вложил меч в ножны, взял в руку щит, захватил копье. Затем уверенно направился ко входу стоянки Минтара и потребовал своего тарна.
Тарн был выведен. Он излучал энергию и здоровье. Я знал, что после дней, проведенных в клетке, пусть и огромной, как и следует для такого убара небес, как мой тарн, он должен жаждать полета, возможности развернуть свои крылья под яростным небом Гора. Я ласково погладил его, сам удивляясь такому нежному чувству по отношению к горийскому чудовищу.
Я бросил тарноводу золотой диск. Он заслужил его. Он, заикаясь, протянул мне его обратно. Золотой диск был целым состоянием. На него можно было купить другого тарна или пять рабынь. Я влез на спину птице, пристегнулся и сказал тарноводу, что монета его. Скорее всего это был просто великодушный жест, да, просто жест, но мне так хотелось, и кроме того, я не надеялся дожить до времени, когда он мне понадобится.
– На счастье, – сказал я и поднял тарна в воздух.
Сверху я увидел весь лагерь Па-Кура, Рвы, двойные стены Ара, осадные машины, словно блохи присосавшиеся к ним, и линию войск, длинной змеей ползущую к городу под грохот барабанов. Я подумал, что Марленус, если он жив, может видеть все это через амбразуры Главного Цилиндра. Мне было его жаль, ибо это зрелище должно было разорвать его сердце. Его чувства по отношению к Талене я не мог предугадать. Может быть, он не знал, что ее ждет, но догадывался, что я попытаюсь ее спасти. У меня был хороший союзник в его лице и его людей, как бы мало их не было!